Фэндом:манга Sadistic Boy
Автор:Nimeire
Бета:Nimeire
Жанр:затрудняюсь ответить
Рейтинг:R
Предупреждение:Фик написан по первому тому манги с незнанием всех тех событий, которые происходят в последующих двух, хотя упоминается один из персонажей,появляющихся в них.
Диклеймер:Все персонажи принадлежат госпоже Тори Майе, как и сюжет и иже с ним. Наше дело облечь все в слова.
читать дальше
Я стану твоим оружием.
Буду твоим щитом.
Ты был рожден, чтобы заполнить пустоту моей души.
Твоя слабость будет навеки похоронена в моем сердце.
(с) Шинджоу Казунари.</b>
Буду твоим щитом.
Ты был рожден, чтобы заполнить пустоту моей души.
Твоя слабость будет навеки похоронена в моем сердце.
(с) Шинджоу Казунари.</b>
«Я тебя удовлетворю».
Наверное, глупостью с моей стороны было сказать это. Иногда мне кажется, что мое сердце разорвется, если я продолжу молчать, но открываю рот и ничего сказать не могу. Если и могу… оно звучит совсем по-другому, имеет совершенно иной по сравнению с тем, что я думал, смысл. Говорить много трудней, чем написать то, о чем хочешь рассказать. Но я все же думаю… что полностью поверить в слова важного для тебя человека можно, только если слышишь его голос и видишь его глаза.
Порой я замечаю, что рядом с Сарасой мне становится трудно не только говорить, но смотреть на него и даже просто дышать. Я не могу предугадать, что он сделает в следующий момент, он опасен, но рядом с ним… я чувствую себя сильнее. Но, вероятно, недостаточно сильным, чтобы защитить его от самого себя. Поэтому я бесконечно благодарен Харуки- сану за его помощь, несмотря на то, что мне больно от одного осознания того, что я появился в жизни Сарасы гораздо позже него и что он не может быть моим и только моим. Что же, видно, такова моя судьба. Но что бы ни случилось, я буду продолжать любить его.»
Из дневника Шинджоу Казунари
- Я вернусь через неделю,- одной рукой Казунари придерживал уже собранную сумку : она пару раз опрокидывалась, он ставил ее на место, сильно раздражаясь от этого, отвлекаясь от лица Сарасы перед ним.
- Хорошо,- кажется, все, что Такасу собирался сказать ему в ответ на это. Он не изменился в лице, продолжая отрешенно смотреть куда-то мимо Казунари. Наверное, и не стоило ожидать от него чего-то большего, всплеска каких-либо эмоций, более явного отражения разочарования от того, что приходится расстаться. Сараса всегда казался холодным и равнодушным ко всему, что происходило вокруг. Но Казунари знал его с другой стороны.
Когда молчание стало настолько невыносимо, что Шинджоу незаметно для себя начал барабанить пальцами по плащевке, из которой была сделана сумка, он бросил как бы невзначай, хотя это было очень важно:
- Если что, иди к Харуки,- ставшим сухим и чуть резким голосом. Ему было трудно сказать это – он опустил глаза в пол. И не увидел, как во взгляде Сарасы мелькнула нерешительность, а тонкие губы приоткрылись, словно он собирался что-то сказать.
- Хорошо,- спустя полминуты повторил он точно тем же тоном, что и раньше. Казунари встал с кровати, машинально одергивая куртку, легко подхватил сумку, деля несколько шагов в сторону двери, но остановившись, когда цепкие пальцы Такасу сжались на его рукаве, невероятно крепко для такого мальчика, каким казался Сараса. « Что такое?»- вопросительный взгляд Казунари пробежался по его лицу, невыразительному, как маска с одним навечно застывшим на ней выражением. Сараса почувствовал его взгляд, но ничего не ответил.
Вздохнув, Казунари улыбнулся, разведя в стороны кончики губ и слегка обнажив белые зубы, немного небрежным жестом положив ладонь на макушку Такасу и растрепав темные волосы:
- Не волнуйся, я скоро вернусь.
Он бы не сказал, что уезжал с легким сердцем. Как бы то ни было, Казунари с самого начала знал, что у него нет выбора и что, уехав, он каждую секунду в своих мыслях будет возвращаться к Сарасе. Что беспокойство может свести его с ума. Сараса не искал неприятностей, да и не они находили его. Вполне удачно выполняя свою роль, он был источником всех бед.
Уехал.
Почему-то от осознания этого факта Сараса чувствовал легкое раздражение где-то в висках. Пройдясь по комнате, он присел на край кровати, откуда только что встал Казунари. Ладонь скользнула по складкам простыни, разглаживая их. Наверняка, Казунари ждал от него более экспрессивной реакции на его отъезд, и более трогательного прощания. Казунари похож на мягкую подушку, которая лежит на кровати не единственно для того, чтобы на ней спать: если злишься, можно колотить ее сколько хочешь, до того, чтобы из нее полез пух, и уж, конечно, она первая в доме увидит нежеланные слезы. Вместе с тем, Казунари, несомненно, знал, что глупо ждать чего-то подобного от Сарасы. Расслабленные пальцы на белой ткани сжались. Что это еще за чушь с «иди к Харуки»? Ведь Шинджоу знает, чем они там занимаются, при этом не боится повторить, что любит его, Сарасу, так что же, в этом парне нет ни капли такого чувства, как ревность? Что говорило бы и о том, что понятие верности ему так же неизвестно, раз он поощряет измену со стороны своего любовника.
- Ненавижу тебя,- прошипел Сараса сквозь стиснутые зубы. Его лицо отражало крайнюю степень раздражения. Пусть Казунари только посмеет прикоснуться к кому-то еще. Твое сердце, душа, тело, каждая улыбка и каждый стон принадлежат мне.
Если хотя бы одна мысль такого человека, как Сараса, была направлена на то, чтобы разозлиться на определенного человека, то, пускай все последующие доводы были совершенно нелогичными, он цеплялся за них снова и снова, пока злость не превращалась в ненависть, подкрепленная несостоятельными подозрениями в измене, предательстве, во всех существующих и несуществующих грехах.
- Как думаете, семпай, ничего не случится, пока Казунари нет?- Накахара, куда бы Кавасаки не пошел, неотступно следовал за ним, но не сказать, чтобы это особо раздражало.
- Надеюсь,- пожал плечами Кавасаки, скосив глаза в сторону и ловя взглядом номера комнат, которые они проходили.
- А если…?- пытаясь его слегка обогнать, Накахара споткнулся о собственный развязавшийся шнурок и едва не упал.
- Тогда кто-нибудь должен постараться, чтобы это не добралось до директора,- а иначе нам вряд ли поздоровится, за компанию с Такасу,- мрачно ответил Кавасаки, останавливаясь, чтобы подождать, пока его неугомонный спутник завяжет шнурки. Его отъезд Казунари отнюдь не радовал, потому что «кто-нибудь» - это определенно они с Накахарой, посвященные в секрет Сарасы.
- Кавасаки- семпай..,- Накахара снова остановился, но теперь не просто так – как скоро на лице Кавасаки мелькнуло сердитое выражение, кивнув на дверь в комнату слева от них. Она была приоткрыта; наверное, самая светлая и аккуратная из всех комнат в общежитии – здесь жил Казунари, один, после того как его соседа исключили за плохую успеваемость. Подойдя к двери и опасливо заглянув в щелку, Накахара отошел, выдохнув: « Он там».
Когда они зашли, Сараса не сразу обратил на них внимание.
- Йо,- делая вид, что они на самом деле проходили мимо и вдруг решили зайти, без какой-либо определенной цели, Кавасаки вальяжной походкой, сунув руки в карманы и с совершенно хулиганским выражением лица, прошелся от двери до кровати, остановившись в шаге от Такасу. Накахара неловко топтался у порога, не зная, что же сделать – последовать за семпаем или по-быстрому сделать ноги, чтобы не оказаться вовлеченным в неприятности. Он до дрожи в коленках боялся Такасу Сарасу.
Видя, что Сараса и не думает поздороваться в ответ, Кавасаки спросил, весьма вызывающим тоном:
- Что это ты тут делаешь, Такасу?
Он знал, что все равно что сует руку в огонь, поэтому никак не ожидал увидеть на лице Сарасы такое выражение – парень выглядел потерянно, его голос звучал неуверенно, почти робко:
- Ничего…
Первым порывом Кавасаки было поинтересоваться, что произошло, так как ему никогда не доводилось видеть Сарасу без его обычной маски безразличия. Но он вовремя одернул себя: « Он волк в овечьей шкуре! Демон, он же просто притворяется..»
Такасу сложил руки на коленях, не отрывая взгляда, который говорил единственно : «Верь мне», от Кавасаки.
- Кавасаки-кун… свяжи меня,- его голос звучал слабым, даже больным, что придавало ему какого-то странного очарования.
- Если ты думаешь, что я так просто..,- начав говорить, Казунари обернулся, чтобы увидеть, что Накахары нет. Нет, он ничего не испытывал к нему, даже не мог с уверенностью назвать его другом, но присутствие парня было так привычно, что с ним было спокойней. Это чувство, что все на своих местах.
- Свяжи меня,- повторил Сараса, наклонившись вперед, становясь похожим на сидящего в засаде хищника, что не должно было бы, но отлично гармонировало с выражением его лица. – Ты же знаешь, я не могу за себя отвечать.
- Эй, не пытайся запудрить мне мозги, Такасу,- Кавасаки старался выглядеть расслабленным, хотя внутри него все сжалось, как пружина. Трудно было себе признать в этом, но он тоже боялся. И был готов в любой момент сбежать.
- Ни за что,- глаза Сарасы сверкнули, чарующим отсветом падающего из окна мягкого света. Глаза Сарасы были как проклятие, паучьими нитями затягивающее в омут его извращенных желаний.
Единожды попавшись, ты уже не найдешь спасения. Тем более, что чаяния самого Кавасаки в какой-то мере совпадали с желаниями Такасу. Сколько раз ему приходилось оставлять попытки добраться до этого парня и уходить с позором несолоно хлебавши? Злость от уязвленной гордости вдруг оказалась сильнее страха.
« Отымею его и дело с концом»,- решил Кавасаки, делая шаг вперед.
- Там под кроватью есть веревка,- уголки губ Сарасы дернулись вверх, но улыбке на его лице месте не было, она, едва появившись, сразу гасла в его темных глазах.
Наличие веревки под кроватью – только руку протяни – не удивило Кавасаки. В конце концов, это комната Казунари, а ему как партнеру Сарасы без веревки при некотором повороте дел билет в один конец – к туннелю с белым светом. Тонкая, но очень жесткая (с таким же успехом Сараса мог предпочесть ей колючую проволоку), она обхватила узкие запястья Такасу, крепко прижав их друг к другу и - к спинке кровати. Тугой звук затягиваемого узла едва ли смог бы заглушить прерывистый выдох Сарасы, повернувшего голову набок и уткнувшегося щекой и носом в подушку, наполовину прикрытую покрывалом.
.. Казунари. Запах его кожи и слегка – мыла, с которым он умывался. Бледный тонкий и прозрачный, как леска, длинный волос на подушке.
Здесь он лежал, связанный этой самой веревкой, скручивающей запястья до кровавых ссадин с содранной кожей, блестящий от пота, кусающий губы, пока не заткнешь ему рот кляпом. Тогда из его глаз покатятся слезы, из широко открытых светлых глаз с бледно-розовыми белками, с лопнувшими от напряжения жилками, из глаз, умоляющих прекратить. Потом взгляд станет мутным, если сжать ему шею и душить, пока тело не затрясется в судорогах – можно отпускать, и Шинджоу задохнется от боли и удовольствия, которое она почти заглушает…
- Казунари,- едва слышно прошептал Сараса, ненадолго забывшись – Кавасаки заметил, как натянулась ткань на его брюках в паху. « Он сегодня и правда не в себе – чтобы у Такасу так быстро встал… Небось о Шинджоу фантазирует..»
«Они в друг друга по уши влюблены»,- сказал как-то Накахара, но, когда Кавасаки переспросил: « Чего?», он покраснел и кое-как отмахнулся.
Протянув руку, Кавасаки собрался расстегнуть рубашку Сарасы, неожиданно задохнулся, отскочив в сторону – Такасу подтянул к себе коленки и резко выбросил обе ноги вперед, пятками упершись в ребра Кавасаки. Ткань рубашки затрещала, не выдержав натяжения, белые пуговицы затерялись в складках простыни.
Вытерев слюну с кровью – слегка прикусил язык – с подбородка, Кавасаки вскочил на ноги: Сараса, улыбающийся, с прищуренными глазами, выглядел очень довольным собой.
- Сукин сын..,- Кавасаки сплюнул; надо же, так потерять бдительность, когда рядом ни много ни мало дьявол. Вдарить бы уроду по ухмыляющейся роже, но не хочется опускаться до его уровня – себе дороже, никому не надо проблем со студсоветом.
Сараса улыбнулся только шире; в одно движение Кавасаки разодрал на нем остатки рубашки и спустил его штаны, высвобождая полностью эрегированный член. Кавасаки повезло бы больше, если бы он не наклонялся близко к лицу Сарасы, наклонившись, чтобы назло оставить на белой шее свой след, он снова не успел отреагировать, когда Такасу, выгнувшись, до крови укусил его за мочку уха. Это мало что начинало надоедать.
- Отсоси,- предложил Такасу, чуть раздвигая ноги. Его член, поблескивающий от нескольких капель естественной смазки, почти прижимался к животу. Больше всего Сарасу расстроило то, что перед отъездом Казунари ни на одну секунду не собирался дать ему немного… поиграть с собой, даже, наверное, не задумывался об этом, и некстати посоветовал идти к Харуки, поэтому, когда Кавасаки переступил порог комнаты, он был готов.
- Разбежался, - огрызнулся тот, за коленки разведя ноги Сарасы шире и придерживая, чтобы не дать ему двигаться. Кавасаки не был настолько великодушным, чтобы удовлетворить просьбу Такасу; подцепив зубами кожу, закрывающую головку его члена, он потянул ее, не отпуская, когда Сараса прерывисто выдохнул от боли, попытавшись выкрутиться.
- Хахх – Хороший мальчик,- с издевкой проговорил Сараса, облизнув губы кончиком языка. Кавасаки размахнулся, чтобы ударить его под ребра – будет знать, как смеяться над ним – но Такасу поймал его за запястья, скрутив их до хруста освобожденной рукой.- Но ты не умеешь обращаться с веревкой.
- Ублю..,- Кавасаки не успел закончить, перед его глазами все потемнело, и следующее, что он помнил – это лицо Накахары, который пытался привести его в чувство.
«Иногда я думаю, откуда в нем все это? Не верится, что садистские наклонности Сарасы могут быть врожденными. При наличии у него таких способностей к самоконтролю и этой невероятной силы воли. Я всегда восхищался им, а знание его секрета заставляет меня чувствовать еще большее восхищение и уважение.
Хотя не прошло и дня, как я уехал, мне нестерпимо хочется вернуться. Он казался равнодушным к моему отъезду, во мне напрасно металось ожидание «чего-то». Чего? Что он позволил бы поцеловать себя на прощание? Сараса терпеть не может этого. Что попросил бы остаться? О, если бы так, я бы, наверное, бросил все и остался. Сказал бы, что будет скучать? Сам понимаю, что это глупо. Каждый раз, когда вспоминаю его слова, они, звуча в голове, заставляют болеть мое сердце. «Я не люблю тебя». Помни об этом, Шинджоу, имел он в виду. Я помню, но как бы мне хотелось думать, что это ложь! Увы, я не смею даже мечтать об этом. И все же мне хватает дерзости надеяться, что его порочные желания ни в ком не найдут лучшего сосуда, чем я.»
Из дневника Шинджоу Казунари
Дверь была открыта, поэтому он вошел без стука.
В каждом доме, каждой квартире поселяется свой особенный запах. Этому месту принадлежал запах сигаретного дыма, травяной отдушки, частной клиники с белыми стенами и большими светлыми окнами и неперебиваемый ничем запах человеческой похоти. Сараса не приходил относительно давно, дядя ни за что не хватился бы его, не приходи он хоть целый год. « Никому не под силу приручить они»,- усмехался обычно Харуки, туша сигарету в пепельнице о горку окурков. Но теперь Сараса не навещал его не из-за того, что не хотел – его бесило частое присутствие в доме Харуки Казунари, с которым они, кажется, неплохо поладили. Неплохо, как же – Такасу подозревал, что его «посредничество» в этом знакомстве уже никому не нужно. Пусть этот Шинджоу только подумает…
Разбросанные у порога ботинки создавали впечатление, что Харуки очень спешил домой, но то, что там наличествовала только его обувь, говорило о том, что сейчас у него точно нет никого в гостях. Хотя, если он привел домой какого-нибудь гайдзина, они, как показывает практика, обувь снимать не приучены… Да нет, вряд ли. В квартире было подозрительно тихо, Сараса слышал каждый свой шорох, а отсутствие реакции на создаваемые им звуки заставляло думать, что и самого хозяина в квартире нет, чего, конечно же, быть не могло – в каком бы состоянии не находился Харуки, он не оставил бы открытой входную дверь, собираясь, скажем, на прогулку.
А в состоянии он находился действительно удручающем, что можно было определить по бутылке вина в его руке и отсутствию бокала в другой, наглядно демонстрирующему, что сегодня ему сойдет так, из горлышка. Он устроился в кресле, вытянув длинные ноги на журнальный столик, периодически помахивая рукой под наполовину связный разговор с самим собой. Что он пытался объяснить себе – трудно было сказать, точнее услышать, потому что то, как он это делал, уже никуда не годилось. Несмотря на то, что Харуки хорошо разбирался в спиртном и оно всегда, разумеется наивысшего качества, наличествовало в его мини-баре, он никогда не налегал на него, за исключение каких-то особо исключительных случаев. Сараса слишком мало знал о жизни и знакомых любимого родственника, чтобы предположить, что с ним произошло. Подойдя к Харуки, он осторожно вытащил бутылку из его руки – тот не сопротивлялся и как-то приумолк, но признаков узнавания племянника не высказывал – и уселся на ручку кресла, чуть наклонившись и заглядывая в отрешенное лицо Матсунаги.
- Добрый вечер,- с легкой насмешкой в голосе произнес Сараса, пощелкав перед носом Харуки пальцами. Через пару секунд, медленно, будто загипнотизированный, он поднял на Такасу расфокусированный взгляд.
- Ах, это ты!- вдруг встрепенулся Харуки, приподнимаясь с кресла и вытянув вперед руки, чтобы обнять Сарасу.- Ты так давно не заходил,- его лицо сделалось обиженным, теперь он немного напоминал ребенка, которому отказались покупать очередную конфету. «Кому из нас нужна помощь?»- подумал Сараса, ловя за запястья руки Харуки и отводя их от себя.- А где твой несчастный друг? Вы поссорились? А я почему не зна-аю?
- Чего бы это он вдруг стал несчастным?- пробурчал Сараса, отвернувшись. Упоминание Казунари от Харуки заставило его впиться ногтями в запястья последнего.
- Полегче,- капризно протянул Харуки, мотнув головой, видимо, пытаясь смахнуть с носа челку.
- Вставай,- потребовал Сараса и, не дожидаясь ответа, резко потянул руки Харуки на себя, заставив его подняться на негнущиеся ноги.- Хотел бы я знать, с чего ты так надрался,- пробормотал он, на что Харуки махнул рукой, пошатнувшись и едва не упав вместе с парнем:
- Да.. это все….Мамия..,- потом он спохватился, замолчав и попытавшись высвободить руки из цепкой хватки Такасу, неудачно. По дороге в ванную он всячески оказывал сопротивление, вплоть до того момента, как Сараса, раздел его и вытолкнул под холодный душ. Харуки качнулся, поскользнувшись на керамическом дне ванной, Сараса подхватил его, не дав упасть. Присев на краешек ванной, он поднял голову, глядя в зеркальный потолок на свое отражение, которое выглядело раздосадованным тем, что все вышло не так, как он ожидал. И за те пять минут, пока Харуки приходил в себя, оно зло улыбнулось Сарасе и подмигнуло ему. «Это я?»- пронеслось у него в голове, рука сдвинулась, переключая воду на горячую до упора.
Харуки прикусил язык, ошпаренный кипятком, в попытках выбраться из-под сильного напора душа уцепившись за одежду племянника, но у него теперь было все-таки недостаточно сил для того, чтобы сделать это самостоятельно, к тому же, не совсем осмысленный взгляд говорил, что он не понимает, как же так произошло, что вместо прохладной вода вдруг стала такой горячей. Сараса нашел это смешным. Он снова включил холодную.
- Прекрати,- немного дрожащим от холода голосом сказал Харуки после того, как Сараса снова переключил воду на горячую и обратно; положив ладонь поверх руки парня и глядя ему в глаза. Такасу подчинился не сразу.
- Что, прости?- переспросил он через секунд пять, посмотрев на заметно протрезвевшего Харуки.
- Поигрался и будет,- тот вылез из ванной, накидывая халат и вытирая волосы махровым полотенцем.- Зачем ты пришел?- пройдясь пару раз расческой по мокрым волосам, он еще раз вытер их и еще раз расчесал.
- А,- откликнулся Сараса, поднимаясь на ноги.- Теперь-то мы можем поговорить?
- Поговорить?- удивился Харуки, вешая полотенце на шею. Обычно племянник приходил не за этим.
- Что ты пишешь, Казунари,- спросила она, заглядывая ему через плечо.
- Так, ничего особенного, - улыбнулся он, поспешно закрыв тетрадь, разлинованную вертикально, откладывая ее в первый попавшийся под руку ящик стола.
- К вечеру приедут родители. Не бросай меня, хорошо?- она рассмеялась, потрепав Казунари по волосам.
- Конечно, сестренка,- снова улыбнулся ей Казунари, слегка наклонив голову. В общем-то, потому он и приехал – старшая сестра, никогда не ладившая с родителями, немного боялась встретиться с ними для того, чтобы познакомить со своим избранником: она собиралась выйти замуж. Казунари давно не видел ее и был только рад оказать поддержку. Сестра жила в старом доме его родителей, поэтому он мог пользоваться своей комнатой. Он очень любил этот дом и эту комнату, где провел все детство.
Положив тетрадь поаккуратней, он закрыл шторы на окне перед столом, снял куртку, повесив ее на спинку стула, и упал на кровать, застеленную покрывалом под цвет штор. Стены были бледно-оранжевыми, как цветы персика, украшенные поблескивающим узором из листьев. « Чувство, будто падаешь в осень»,- подумал Казунари, прикрывая глаза. Несколько часов на электричке было утомительно, погода была жаркая, и его клонило в сон.
Однако же, ворочаясь с боку на бок, Казунари так и не смог заснуть. В какой-то момент ему показалось, что он задремал, не больше чем на пятнадцать минут, но тревожное «что-то», о котором он писал, прочно поселилось в груди, не давая ему расслабиться.
- Целая неделя,- прошептал он, чуть хмуря брови,- неделя…
Едва он закрывал глаза, перед ними непременно вставало лицо Сарасы равнодушно-безэмоциональное, сосредоточенное или полностью расслабленное во сне. К его, Казунари, дню рожденья Харуки - сан сделал поистине неоценимый подарок, напоив чем-то Такасу и предоставив его на два полных часа в распоряжение Шинджоу. И так вышло, что Казунари его не оценил. Пристыженный при воспоминаниях о том дне, он только сильнее зажмурился. Как же так вышло, что тогда он подумал: пусть телом Сараса не будет принадлежать ему, но его души достаточно, чтобы Казунари мог чувствовать себя счастливым? Это обещание-иллюзия, обещание-призрак себе тяготило его, теперь он понимал, как это ничтожно мало – жить в чьем-то сердце, не имея возможности претендовать на что-то большее. Все равно что по-прежнему чувствовать себя одиноким после того, как дорогой тебе человек сказал, что любит тебя.
- О чем ты думаешь, Сараса?- фраза повисла в воздухе среди светящихся пылинок, окруженная воспоминаниями и образами, которые сладким ядом текли по жилам Казунари, разжигая его воображение, совсем как в тот день рожденья. Казунари, задыхающийся от желания, был похож на гибкую ласку, попавшую в ловушку по собственной глупости; его длинные волосы разметались по кровати, его плечам и спине, струясь белыми узорами по груди, губы его шептали любимое имя. Прошло около пяти минут, прежде чем он открыл глаза, приподнимаясь на локте и оглядывая смятое покрывало и белые пятна его семени на нем, и – чуть-чуть, на одежде.
- Ты за этим пришел, верно?- закончив пристегивать кожаными ремнями щиколотки Сарасы к ровной поверхности стены в «специальной» комнате в его квартире, Харуки сложил три пальца, прикладывая их к губам и раскрывая в сторону, - voi la.
Сараса не мог ответить ему – его рот был заткнут кляпом – но яростный взгляд, направленный на Матсунагу, свидетельствовал о том, что ему вряд ли сейчас нравится быть обездвиженным, прижатым к холодной стене, и с кляпом во рту.
- Можешь не отвечать, я знаю, что тебе так нравится,- Харуки поднялся на ноги, потрепав племянника по щеке. Потом он посмотрел ему в глаза, словно гипнотизируя, медленно произнес, растягивая гласные,- Ты это просто обожаешь.
Его голос был мелодичным и чарующим. Тонкая игла вошла в вену мальчика на сгибе локтя, легко преодолев барьер из тонкой кожи. Сараса почувствовал ее, только когда Харуки уже вытаскивал шприц.
- Вот так, хорошо,- он улыбнулся, заклеив место укола пластырем. Судя по выражению лица Сарасы, в этот момент он ненавидел своего родственника. Который, однако, оказался достаточно предусмотрительным и обезопасил себя от любых покушений. Впрочем, через несколько минут Сараса расслабился, по мере того, как гас огонь в его глазах. Еще через пару минут Харуки вытащил кляп из его рта, тонкая, похожая на паутину, нить слюны протянулась от губ мальчика до большого пальца Харуки, провисев всего секунду, прежде чем повиснуть на подбородке Сарасы. Он дышал совсем тихо через рот. Харуки расстегнул его брюки и стащил с бедер, оставляя Такасу обнаженным. Обхватив ладонью член Сарасы, Харуки начал медленно дрочить ему. А Сараса видел сны. Чудесные, как цветное стекло в калейдоскопе.
Он видел улыбающееся лицо Казунари, который с той же добродушной простотой в интонации, как раньше, сказал ему: « Ты больше не нужен мне, Сараса». Волосы у Казунари, когда он схватил их, сжимая яростно, были зеленого цвета. Под рукой у Сарасы оказалась кирка, тяжелая, чтобы дробить твердые горные породы. Взвесив ее в руке, он зацепил металлический конец за губу Казунари, похожего на ангела со своей наивной улыбкой, просовывая его глубоко в горло, и потянул, чувствуя себя необычайно сильным, способным на все. И ему это нравилось. С восторгом он наблюдал, как кирка вспарывает его любовника, от горла до живота, ломая грудную клетку, обнажая сердце, измазанное кровью ярко-красного цвета. Сараса готов был купаться в ней, пить ее, он вытащил сердце Казунари собственными руками, оно еще трепыхалось в его ладони, которую он безжалостно сжал. Едва он успел вытереть остатки плоти о волосы Казунари, как очутился в рабочем кабинете своего отца, нагой, запачканный в чужой крови, грязный, а его отец сокрушался, что не смог вырастить сына добропорядочным человеком. Сараса сидел на стуле с высокой спинкой перед его столом, сначала уперев взгляд в девственно чистые листы бумаги, разбросанные по поверхности стола, потом переведя его на отца.
- Почему ты никогда не слушаешь меня? Никогда не слушаешь!!- орал его отец, стуча кулаком по столу. Тогда Сараса влез на стол и задушил отца его же галстуком. Он хрипел и был красным, как рак, с такими же отвратительно выпученными глазами.
Сарасу не удивило произошедшее. Единственным, что зацепило его рассеянное внимание, был тот факт, что ни одна из жертв не сопротивлялась. Впрочем, глядя на свои грязные руки, он чувствовал себя наконец сытым и приятно уставшим.
- Ты чувствуешь себя счастливым?- услышал он, когда руки Харуки мягко обвили его плечи.
- Не знаю,- ответил, немного помолчав, Сараса, оборачиваясь. Он висел в воздухе, в пяти метрах над землей, а Харуки держал его за руки, с интервалом в две секунды взмахивая огромными изумрудными крыльями, с которых осыпалась пыльца. Он наклонил голову и сказал:
- Ты можешь не возвращаться.
- Куда?- переспросил Сараса, глядя на него настороженно.
- Обратно,- ответил Харуки, и его крылья начали расплываться по пространству вокруг разноцветными кругами, как по воде. И в центре был ярко-белый и очень теплый свет, в который хотелось окунуться с головой. Сараса вдруг почувствовал, что никто больше не держит его, он едва держится в воздухе – теперь много километров над землей – и кровь на руках и всем теле пенится омерзительной багровой слизью, комками сползая с кожи, и тянет его вниз.
- Ты счастлив?
- Ты можешь не возвращаться.
В каждом пузыре, набухающем в скользкой массе, было лицо. Его собственное лицо.
- Ты мне больше не нужен.
- Ты счастлив?
- Если бы ты только слушал меня!
- Можешь не возвращаться.
- Замолчите!!- не выдержал Сараса, хватаясь за голову. Он медленно падал.- Заткнитесь немедленно!!!!
Внизу голодной пастью, поджидающей свою добычу, расстелилась чернота. Он закричал, тщетно пытаясь сбросить с себя груз чужих эмоций, воспоминаний, но ничего не мог сделать. Как в огромный лакричный пудинг, его онемевшее тело погрузилось в пропасть, и он думал сдаться, как вдруг его рука уцепилась за что-то теплое и крепкое.
- Тебе просто всегда нужна была помощь,- теплое и крепкое оказалось ладонью Казунари, который вытащил его, сам сияя чистой и ничем не сдерживаемой своей радостью и любовью. Он был тем светом, который окутал Сарасу, и, до того, как его измученное тело пронзила молния, вышелушившая из него все, что было, Сараса услышал, как прошептал:
- Прости меня.
Болезненно сжимаемый пальцами Харуки прежде, его член изверг целый фонтан спермы, белыми жирными пятнами застывшей на коже и на блестящем полу.
- Единственное чудовище, которое рождает сон твоего разума - это ты,- сказал Харуки, вытирая руку о салфетку.
Казунари вернулся первого числа четвертого месяца, на день раньше, чем обещал. Его тетрадь была исписана ровным аккуратным почерком и лежала, надежно спрятанная среди одежды в сумке. Кроме того, он написал несколько писем, но устыдился отправить их – в конце концов, неполная неделя это далеко не конец света. И, тем не менее, выйдя на своей станции, он чувствовал, что его сердце бьется быстрей от предвкушения встречи. Каково же было его удивление, когда из остановившейся рядом с вокзалом блестящей красной машины вышел сперва Харуки, опершись локтем о крышу и закуривая тут же( он стоял к Казунари спиной), вслед за ним Сараса, невозмутимо оставивший своего дядю без единого слова и направившийся к Шинджоу. Эти двое – Такасу Сараса и Шинджоу Казунари – шли друг в другу размеренным шагом, хотя каждый тратил немало усилий, чтобы не начать бежать.
- С возвращением,- бесцветным голосом сказал Такасу, через минуту после того, как между ними осталось четверть метра, если не сказать меньше, и Казунари поздоровался с ним. Погода стояла хорошая, и они пошли пешком: Казунари настоял, чтобы Сараса предупредил Харуки, чтобы не ждал их. Казунари закинул сумку на плечо, разглядывая лица проходящих мимо людей и думая о том, что они могли бы подумать о них. Из открытого окна проезжавшего по шоссе авто приятный голос солиста Modern Talking выпевал:
My Sexy, Sexy Lover
Oh, tell me there’s no other,
Tell me there’s no other
Deep in your heart – и после, вместо второй строчки: «I wanna be your cover»
Казунари рассмеялся; ему стало все равно и он взял Сарасу за руку. Тот фыркнул, хотя в действительности чувствовал себя счастливым.